Александр Щелоков - Переворот [сборник]

— Капитана можно не принимать во внимание, — подвел итог Курт. — Как говорят, если бог даст барана, то дьявол обязательно подарит нож, чтобы его прирезать.

— Оставь, Курт, — предупредил Леблан. — Учитывать надо все.

Шах что-то сказал Аманулле и тот перевел:

— Амер считает, что нового командира надо иметь в виду особо.

— Почему? — спросил Роджерс. — Есть причины?

— Старый, — заметил Шах многозначительно, — был просто солдат. Большое ружье. Он никогда не задавал людям вопросов и ничего не менял. Он стрелял, когда видел цель. Хорошо стрелял. Правда, поначалу стрелял, думал потом. Новый совсем другой. Он думает все время. И задает вопросы. Такой не очень хорош. Совсем не хорош. Ко всему, много видит.

— Что, — спросил Мертвоголовый с усмешкой, — старый был слеп?

Его раздражал этот азиат, о котором говорили столько лестного, но который казался ему теперь нерешительным и колеблющимся.

— Не каждый, кто имеет глаза, видит ими. — Шах отвечал спокойно, невозмутимо. — Истину познают умом, а не глазами.

— Вы мудрец, амер Шах, — сказал Роджерс язвительно. — Вам бы писать философские книги, а не командовать моджахедами.

— В битве глупость наказывается смертью, — ответил Шах свирепо. — Командир должен быть мудрецом. Иначе дня не проживешь.

Глаза его сверкнули.

— Я вас понял, амер, — сказал Роджерс и выждал, когда Аманулла переведет его слова Шаху. — Мы учтем, что у красных новый начальник.

— Видите, вы тоже становитесь мудрецом, — с той же долей язвительности ответил Шах, и Роджерс с раздражением подумал, что строптивость главаря, которого ему рекомендовали как человека надежного, ничего хорошего в действительности не сулила. Для подобных деликатных дел, которые в исполнении требуют компьютерной точности, выбираются люди послушные, готовые точно выполнять все, что им приказано, а не такие, что из-за амбиций или врожденной строптивости делают все наперекосяк: лишь бы утвердить свое право на самостоятельность. Но обострять отношения с главарем отряда сейчас, когда дело только начиналось, Роджерс не собирался. Он был тактик и стратег. Как бы ни вел себя Шах, главным было не показать ему, что тебя злят и раздражают его выходки. Зато потом, когда все будет сделано, найдется немало способов уплатить сполна сразу за все. Сам того не замечая, Роджерс про себя назвал Шаха словом «душман», прибавив к нему эпитет «вонючий».

Тем не менее он ничем своих чувств не выдал и голос его звучал спокойно, доверительно:

— Вот и хорошо. Я знал, что мы поймем друг друга. — Помолчал и добавил: — Джанрал.

Шах улыбнулся, открыв ровные белые зубы, но глаза его оставались холодными, настороженными. Медленно, певуче он произнес:

— Если бы люди знали, какое удовольствие ощущает горло нашей души, вкушая лакомство похвал, они бы всегда говорили только слова одобрения. Надеюсь, мы кончили разговоры, уважаемые?

— Нет, — ответил Роджерс. — Мы не кончили. В том, что генерал поведет войско на победу, у нас нет сомнения. Осталось посмотреть на само войско. Готово ли оно идти за генералом?

— Не беспокойтесь! — отрезал Шах. — Мои воины готовы. Они утолят жажду мечей кровью врагов аллаха, да будет имя его свято!

— Пусть ваши слова подтвердит учение.

Шах, уже покорившийся воле неверного, с безразличием махнул рукой.

— Делайте, что хотите! Я прикажу. Когда начнете? Роджерс взглянул на часы и ответил:

— Сейчас.

— Не уверен, насколько это нужно…

Спустя час сорок моджахедов — каждый был отобран самим Шахом — двинулись в горы. На каменистом плато, которое возвышалось над кишлаком, Мертвоголовый по указаниям Роджерса разметил камнями контуры сооружений, имевшихся на Мамане, — обрез яра, линии колючей проволоки, ограждавшей склады, квадрат радиолокационной станции, места расположения постов.

Отряд Шаха тянулся в гору в колонне по одному. Выбираясь на плато, моджахеды останавливались, сбивались в беспорядочную толпу.

— Вы видите, амер, — брезгливо спросил Роджерс. — Можно будет разместить на карнизе это стадо? — Он чуть было не добавил по привычке «стадо свиней», но осекся и произнес: — Стадо баранов? Или вы хотите подарить свое войско красным?

Шах сверкнул глазами, однако склонил голову. Он понимал, что этот наглый ангризи прав, предлагая отрепетировать операцию. Именно так и его в свое время учили на пакистанской стороне специалисты военного дела. В последующем сам старался заранее подготовить людей к предстоящему делу, но в этот раз внутреннее сопротивление воле фаренги возникло из-за упрямства. Тем не менее на своей ошибке настаивать не стоило: его сила — его аскары, и терять их по пустякам не стоило. Однако и взять на себя обязанность командовать воинством в игре Шах не пожелал.

— Что же, — сказал он и приложил руку к груди, — надеюсь, уважаемый, вы поможете стать баранам львами? Сказал, отошел в сторону и присел на камень.

— Дюпре, — сказал Роджерс по-французски, — приглядите одним глазом за главой туземцев.

Леблан понимающе кивнул. Наемники не доверяли Шаху и принимали меры безопасности.

Никто, кроме Амануллы, не заметил маневра, который предпринял Леблан, заняв удобную позицию против Шаха. Это произвело хорошее впечатление. Аманулла достаточно хорошо знал натуру Шаха и радовался, что с ним работают специалисты, достойные самого амера. Во всяком случае, имелись гарантии, что операция будет проведена четко.

Пользуясь услугами Амануллы, Роджерс разбил отряд на пятерки и долго рассказывал моджахедам, что и как делать, когда они окажутся на плато горы Маман. Затем десять раз подряд пятерки выходили в атаку на объекты. И с каждым разом их действия становились все более слаженными, быстрыми, осмысленными.

Шах, спокойно наблюдавший за учениями, по достоинству оценил квалификацию хареджи — иностранца. «Воистину говорят, — думал Шах, — курицу оценишь только на блюде. Наверное, потому и я не сразу понял силу этого кафира. Он на самом деле стоит денег. Будь такой мусульманином, как бы он пригодился для веры!»

Два дня Курков отсутствовал в роте. Его вызывал в штаб генерал Буслаев. Вместо себя капитан оставлял «на хозяйстве» командира взвода лейтенанта Лозу, энергичного, но увлекающегося офицера, уверенного в себе и не умевшего критически оценивать свои действия и решения.

Вертолет, разгоняя лопастями винта обрывки сухой полыни и мелкий песок, приземлился неподалеку от казармы, собранной из легких разборных модулей. Пригибая голову, Курков спустился на землю. Навстречу ему, придерживая рукой панаму, бежал Лоза.

Вертолетчики тут же убрали трап. Дверца в фюзеляже закрылась, и винтокрыл ушел в воздух.

— Товарищ капитан! — Глаза Лозы сияли радостью, и сам он с трудом скрывал улыбку. — За время вашего отсутствия рота отбила налет бандгруппы. Потерь нет. Личныйсостав действовал четко.

— Какой налет?! Откуда?

Курков не мог и даже не пытался скрывать раздражение. «Как малых детей, — думал он, — нельзя оставлять дома одних, чтобы они не нашкодничали, так и роту опасно оставлять на лейтенанта, если не хочешь по возвращении услыхать доклад с ЧП».

Он прекрасно понимал свою неправоту, но сознание того, что происшествие случилось именно в тот момент, когда он отсутствовал, раздражало и злило.

«Что это — случайность или намеренность? — мучительно гадал он. — Если сделано с умыслом, то кто вне гарнизона мог знать, что он оставил роту? Его отъезд был случайностью и даже для самого оказался внезапным».

А произошло в гарнизоне в отсутствие капитана вот что.

После полуночи один из часовых, занимавший позицию у кладбища на склоне Мамана, заметил подозрительное движение внизу за мостом. Он подал условный сигнал тревоги. Не производя шума, лейтенант Лоза поднял в ружье два взвода, и они скрытно заняли оборону. В приборы ночного видения был обнаружен отряд моджахедов в составе двадцати — двадцати пяти человек.

В час ночи моджахеды начали огневой налет: открыли стрельбу из автоматов и миномета. Стрельба велась беспорядочно. Шуму образовалось много, но решительных действий нападающие не предприняли.

Обозначив свое появление, вволю постреляв, моджахеды вдруг скрытно отошли и растаяли во тьме.

По команде Лозы, который не разрешил солдатам открывать огня до броска, оборона все время молчала. Лишь когда моджахеды стали отходить, им вслед кинули два мощных залпа. Утром у места, где располагались нападавшие, обнаружили массу стреляных гильз. Больше нападавшие ничего не оставили — ни следов людей, ни крови. Они отошли без всяких потерь. Не было потерь и у роты.

Тем не менее Курков нервничал и злился. Собрав офицеров, он пытался как можно точнее разобраться в случившемся, понять, что же произошло в его отсутствие на самом деле. Примитивное объяснение: налетели, создали много шума и отошли — его не устраивало. Лет пять или шесть назад он еще мог поверить в то, что кто-то поддался первому чувству и излил его в беспорядочном огневом налете на хорошо укрепленную, подготовленную к обороне позицию. Но сейчас, когда за спиной формирований моджахедов незримо, но твердо встали кадровые военные советники стран, поддерживавших афганскую оппозицию, такая самодеятельность стала невозможной. Здесь маячило что-то другое. А что именно? В этом и хотел разобраться Курков.